Арвеарт. Верона и Лээст. Том II - Лааль Джандосова

– Так значит, Седьмой департамент обладает всей информацией? – вопрос исходил от Неварда.

Ответ исходил от Лээста:

– С прошлого понедельника. Лаарт провёл анализ… на ДНК, сравнительный.

– Хорошо, – сказал Невард. – Правильно. Это меня успокаивает. И ардор Трартесверн, мне кажется, явно неравнодушен к ней. Впрочем, так же, как Джошуа. Кому ты отдашь предпочтение? Ты, как отец, решаешь. Хотя первый женат, по-моему. Развод – процедура длительная. Полгода уйдёт, как минимум.

– Никому, – усмехнулся Лээст. – Пусть Верона сначала отучится. Остальное меня не касается. Кого хочет, того и выберет.

– Трартесверн?! – вмешалась Элиза. Вязание было отложено. – Я читала «Вечерний Вретгреен»! Это позор, да и только! Сначала она усыпляет тебя, сбегает из Академии, доводит тебя до ступора, а потом – ищите, пожалуйста! – всем первым подразделением во главе с этим вице-сенатором! А нас ещё упрекнули! Мол, вы от неё скрываете, что вы – ближайшие родственники! И тебя это всё устраивает?! – вопрос прозвучал для Лээста. – Они ведь друзья, между прочим! И пусть теперь так и думают?! Что ты у неё в племянниках?! Или скажи им правду, что она – твоя дочь по рождению, или сделай им всем суггестию!

– Мать! – оборвал её Невард. – Пусть что хотят, то и думают! Лээст пообещал нам! Она всё узнает тридцатого! Тогда и друзья узнают! Зачем сообщать заранее?!

– Ерунда! – возразила Элиза. – Она не такая дурочка! Всё равно она что-нибудь выяснит! И выяснит то же самое! И это всё повторится! Но если она здесь появится, я сама расскажу ей правду! Мне уже надоело потакать твоему молчанию! И закрой-ка окна, пожалуйста! Откуда-то тянет холодом!

На последних словах Элизы Верона отпрянула в сторону, так как Лээст поднялся с места, и, прижавшись к стене между окнами, затаилась, сдержав дыхание. Створки были опущены – одна за другой, по очереди. Выждав ещё с минуту, Верона, неровным шагом, вернулась обратно к «Ястребу», села у мачты – плачущая, посмотрела на небо – звёздное, и прошептала:

– Прошу вас… Джон, появитесь, пожалуйста…

Эркадор появился сразу же – каким она его помнила – в джинсах, в норвежском свитере, – возник на соседней лавке, с вопросом: «Нуждаешься в помощи?»

– Да-а! – зарыдала Верона. – Заберите меня отсюда! Заберите меня куда-нибудь!

– Заберу, – сказал Джон, вставая, с намерением взять её на руки. – Ночь и вправду холодная. Можно погреться на Паруснике…

Жаркий огонь в камине, высокий стеллаж с фотографиями, круглый иллюминатор, стол с хрустальной чернильницей, кровать – широкая – низкая, с чёрного цвета подушками, ведёрко с бутылкой шампанского…

– Это что? – прошептала Верона.

– Это – наша с тобой каюта. И мы сейчас будем ужинать. Ты у меня голодная.

– А отец? – прошептала Верона.

Джон, продолжая держать её, сел на кровать, чуть скрипнувшую, и мягко сказал:

– Послушай. Отец твой считает нужным скрывать от тебя информацию. У него есть свои причины, они довольно существенны, и это – его решение, поэтому ты обязана воспринять это всё, как должное. Он обо всём расскажет двадцать девятого августа. И чтобы ты успокоились, я приношу заверения, что вы для него – это главное. Ты и рэана Режина. Он отдаст за вас жизнь, не задумываясь. Что до вчерашней истории, я – против кератомии. Поэтому, после инъекции, хлорид церебротамина был нейтрализован полностью. Ты ничего не помнишь, но это явление временное и напрямую связанное с различного рода реакциями на постсинаптическом уровне. И должен предупредить тебя – это ты тоже забудешь – всё то, что ты только что выяснила, иначе мне сложно представить, какие будут последствия…

– К-когда я с-снова з-забуду?

– Когда ты вернёшься в Коаскиерс.

– О нет! – взмолилась Верона. – Великий Экдор, прошу вас! Дайте мне день, хотя бы! Я ничего не сделаю! Я ничего не скажу ему!

Джон немного подумал, пытаясь представить будущее – теперь – при новых условиях, и произнёс:

– Ну ладно. Будешь помнить по вторник включительно, но Лээст не должен догадываться. И на одном условии – ты не будешь видеться с Лаартом, пока он сам не объявится.

Верона горько заплакала и закрыла лицо ладонями. Джон вздохнул и спросил напряжённо: «Ну что? Принимаешь условия?»

– Д-да… Я п-принимаю условия…

– Тогда я сейчас покормлю тебя и доставлю обратно в Коаскиерс…

XXVII

Проверка у мистера Джонсона протекала активным образом. Он похвалил за успехи пять или шесть учащихся, затем пожурил Герету за четвёрку по анатомии, затем обратился к Джимми – с упрёком за кражу имущества и позорное заключение в следственном изоляторе, и в конце спросил у Вероны: «Как ваше самочувствие?» – на что услышал:

– Не знаю. Видимо, лучше вчерашнего.

«Сомневаюсь, – подумал Джонсон. – Что-то её беспокоит. Что-то очень существенное…» На этом профессор простился – с Вероной и с первокурсниками, и оправился вниз, за Хогартом, с которым они решили посидеть в «Серебряном Якоре».

Джимми, стращавший Терну рассказами о заключении, воскликнул:

– Блэкуотер, ты в курсе?! Про тебя тут вчера напечатали! Что ты удрала из Замка и Трартесверн тебя выловил, так что мы с тобой вместе прославились! Про меня они тоже высказались, но, правда, без фотографии!

– В курсе, – сказала Верона и быстро вернулась в «третью», где Джон, все ещё пребывавший там, встретил её высказыванием: «Вот тебе Volume Тринадцатый!» – и протянул ей папку – новую и красивую, с кожаным переплётом, украшенным тем же символом, что украшал его Парусник – двумя скрещёнными стрелами и короной с ажурными пиками.

Верона погладила пальцем тонкую инкрустацию и спросила, вспомнив об образе – том, что явился ей в холле перед встречей с экдором проректором:

– А это – моя корона?

– Да, – сказал Джон, – разумеется. День свадьбы – день коронации.

Папка нашла себе место на полке, рядом с будильником.

– И вот, – сказал Джон, – посмотри-ка… Вон, над твоей кроватью… Надеюсь, тебе понравится…

На стене, в серебристой рамочке, появилась его фотография – огромная – метр на метр, где он – с обнажённым торсом и в старых джинсах – подвёрнутых – сидит на песке – на пляже с бирюзово-лазурными волнами. Верона невольно нахмурилась:

– Мой экдор, простите, конечно, но отцу она не понравится.

– Нет, – сказал Джон, – понравится. Он знает, что я люблю тебя, и знает, что мы поженимся, когда ты окончишь Коаскиерс.

После недолгой паузы – смазанной по значению, поскольку Верона подумала о последнем свидании с Лаартом, а Джон, повернувшись к полкам, сотворил две дюжины трюфелей, она, избегая смотреть на него, спросила:

– А эти послания? Эти письма от «Генри Блэкуотера»?..

– Все письма пишутся Лээстом. Я просто слежу за доставкой, но никак не за их содержанием.

Верона прошла к подоконнику, где лежал её Vogue и спички и, увидев веточку вереска, вытерла слёзы и всхлипнула. Джон подошёл к ней сзади и сжал её плечи ладонями:

– Не надо курить, – попросил он. – Лээсту это не нравится. Отдай сигареты Джине. Пусть курит в своё удовольствие, а отцу скажи, что ты бросила. И пойдём на кровать, пожалуйста…

– Да, экдор, – прошептала Верона, пытаясь не думать о Лаарте и о том, что ночь – предстоящая – является чем-то неправильным в общем своём значении.

* * *

Наступившее следом утро для всех оказалось разным. Верона, всю ночь не спавшая, с одной стороны испытывала состояние эйфории – от тех беспрерывных ласок – самых нежных и самых чувственных, которыми Джон одарил её, а с другой – беспокойство – глубокое – и за встречу с отцом, и за Лаарта, и стыд перед бедной матерью – за слова: «На что ты рассчитываешь?! На то, что вы познакомитесь и у тебя с ним возникнут частные отношения?!» В результате, расставшись с Джоном, шепнувшим ей прощание: «Малышка, увидимся вечером», – она вырвала лист из тетради и написала Режине: «Ты должна приехать немедленно. Это касается папы. Появись, пожалуйста, в Дублине и дай мне знать после этого». Записав на конверте адрес – тот, что профигурировал на конверте из Португалии, она прошла к подоконнику, отпустила письмо за раму – со словами: «Доставьте, пожалуйста», – посмотрела на пачку «Вога», извлекла из неё сигарету и прошептала:

– Последняя.

Джина, скурив полпачки, уснула в ту ночь в четыре и проснулась с тем странным чувством, что за ней наблюдает кто-то, повергшим её в смятение. Пребывая в этом смятении, она пошла в душевую и, посмотревшись в зеркало, с горечью констатировала, что выглядит «хуже обычного», в силу чего – расстроенная, пропустила в то утро завтрак, уделив целый час своей внешности.

Лээст, решив после водки заночевать у родителей, проснулся довольно поздно – уже в начале девятого, но встал с кровати разбитым – в удручающем состоянии – и похмелья, довольно тяжёлого, и общей свой усталости.